Утро 19 ноября 1942 года под Сталинградом началось отчаянным ненастьем. Мокрый снег метался под сильным ветром, хлопья крутились, исчезали в густом тумане. За несколько метров уже ничего нельзя было разглядеть.
Штаб немецкой армии располагался в станице Голубинской, недалеко от Калача. Ранним утром здесь услышали далёкий гул. Сотрясалась земля, в домах дрожали стены, дребезжали стёкла.
В штабе яростно звонили телефоны, трубки раскалились от криков, сводившихся к одному: в 75 километрах, в районе станицы Клетской разверзся сущий ад. Почти 3500 орудий и миномётов, легендарные «катюши» полтора часа молотили позиции румынской армии. В 8 часов 50 минут в наступление пошли советские пехота и танки. Оборона врага, несмотря на ожесточённое сопротивление, была прорвана.
Офицер-разведчик 6-й немецкой армии Иоахим Видер вспоминал: «Ошеломлённые, растерянные, мы не сводили глаз с наших штабных карт — нанесённые на них жирные красные линии и стрелы обозначали направления многочисленных ударов противника, его обходные маневры, участки прорывов. При всех наших предчувствиях мы и в мыслях не допускали возможности такой чудовищной катастрофы!».
И потянулись по заснеженным сталинградским дорогам колонны пленных румын в диковинных высоких папахах, мадьяр, итальянцев. Затем к ним добавились и немцы. Жалкие, сгорбленные, без понуканий конвоиров, они брели в сторону от войны.
Это было начало советского контрнаступления — знаменитая операция «Уран». На следующий день, 20 ноября, из района Сарпинских озёр ударили войска Сталинградского фронта. Через три дня кольцо окружения немецких войск замкнулось у Калача-на Дону. В железном мешке очутились 20 немецких и две румынских дивизии — более 330 тысяч человек.
О дне 19 ноября 1942 года написано много. В том числе и мемуаров гитлеровских вояк, которые, при всём различии статуса авторов, удивительно схожи меж собой. Даже годы спустя после великой битвы, в них сквозит искреннее недоумение: почему они не смогли победить? Ведь у них для победы было всё —: новейшая разнообразная техника, хорошо выученные, дисциплинированные солдаты, талантливые военачальники — а разгромили их те, кого они и за людей-то не считали.
Все, кто приходил или собирается прийти к нам с мечом, никак не уразумеют, что Россию и её народ победить нельзя. Это ни рассчитать, ни логически объяснить — невозможно. Надо просто принять как данность.
Ещё мемуаристы во всём винили подлизу Геринга, в то время главнокомандующего воздушными силами Германии, который самонадеянно пообещал своему фюреру, обеспечить всем необходимым войска, даже если они окажутся в окружении.
И, само собой, обвиняли Гитлера в том, что он понадеялся на Геринга и запретил отход немецкой армии. А вот разреши он отступить, никакого Сталинграда бы не было.
Примечательно, что среди авторов воспоминаний не найдёшь тех, кто 19 и 20 ноября находился бы на переднем крае своих войск. Советский удар был такой силы и мощи, что в том разверзшемся аду мало кто выжил по другую линию фронта.
Мемуары сочиняли командиры рангом повыше. И они ошибались самым жестоким образом. Даже если бы их войска отошли вовремя, Сталинград всё равно бы состоялся.
В Ростове, в Киеве, в Варшаве, в Праге…
И уж, конечно бы, в Берлине!
Кое-кто из воспоминателей всё же понимал значение Сталинградской битвы во всём её величии. Как, например, начальник штаба немецкого 52-го армейского корпуса, автор книги «Поход на Сталинград» Ганс Дёрр. В 1957 году он, осмыслив пережитое, писал: «В 1942 г. Сталинград стал поворотным пунктом Второй мировой войны. Для Германии битва под Сталинградом была тягчайшим поражением в её истории, для России — её величайшей победой. Под Полтавой (1709 г.) Россия добилась права называться великой европейской державой, Сталинград явился началом её превращения в одну из двух величайших мировых держав».
Видимо, у битых военачальников голова хорошо думает, когда по ней хорошо настучат…
Владимир Апаликов, РИАЦ
